И каждый русский не взирая на свои взгляды и ориентиры. Не взирая на коммунизм головного мозга или национализм сердца… Должен посмотреть этот фильм.

И каждый увидит в нём своё. Что он хотел увидеть.

Я увидел чавканье сапёрной лопатки в горле врага. Я увидел повсюду евреев — даже автор этого не скрывал. Я увидел ЖИЗНЬ...

Я увидел боль… Трупов… Человеческие муки… Май запах не весной. А смертью. И костлявая дышала из монитора…

«Патроны! Быстро!» А патронов не было. И люди шли в атаку за коммунистическую Родину всё тех же евреев с кирпичами в руках. Цитирую: «Глупый вопрос! Зубами рви. Кирпич вон захвати! Главное всем дружно… И бежать. Бежать вон прямо в штаб.» Обожжёными до мяса трупами… «Как в кино… Видал?»

И я смотрел это кино. До слёз на глазах… Было реально больно и трогательно. И всё та же лопатка, бьющая в горло охуевшего немца. Он не ожидал такого разворота событий. Никто не ожидал...

«Это водка… Немецкая. Наша лучше!» И огромная пауза. Падающий в горло спирт, обжигающий после бега и пожара итак уже горящее нутро… Наша лучше! А наши всегда должны быть лучшими! Тогда ещё об этом знали. И было, сука, так! Всё....

И русские пацаны, не успевшие даже поцеловать девушек, не полюбить, и тем более так привычное нашей молодёжи, «не поебаться!» умирали. И этот крик: «Беги, лейтенант!» И рвануться на врага в последнем порыве… Понимая, что тебя сейчас расстреляют… Ах, через что же прошёл мой прадед!!!

А они выжили. И прятались в подполе. В катакомбах. С крысами. В темноте. Потихоньку сходя с ума… И убивая своих же. Убивая за подлое предательство. «Товарищ, лейтенант!» — «Винтовку! Живо!» И падаль, желающая сдать своих, ползла по мосту с белыми ленточками в руках. Но русские не сдаются. А крыса не русский. Три выстрела, обрывающих жизнь. Разрывающих лёгкие и позвоночник. Захлебнуться от крови в пыли на мосту. Это была война. Это был 41-ый. Это был пиздатый фильм!

Они умирали по одному. И тяжело было за этим наблюдать… «Не обижай её.» И человек, играющий генерала в фильмах про «Русскую рыбалку», прыгнул с моста в гущу немцев. Красивая маршевая песня отозвалась кровью с горла и кусках мяса на стенах.

«Больше никого не осталось?» — «Мы… с тобой...» Два человека. В подземелье. И эти истерики. Как же неимоверно охуенно всё снял режиссёр! Сложно прочувствовать психику и просчитать поведение людей. Но он справился гениально. Это было нужно видеть… Это нужно чувствовать. 

«Я ничего не понимаю. Я не хотел их смерти. Но там, наверху, если бы только видела… Нет, ты ничего не видела. Как лежат убитые. Как бежать по трупам… Как в тебя стреляют и смеются. Какое я имею право жить, Мира?!!!» 

Он любил Миру. Потому что эта женщина была единственным на свете человеком, который бы не стал стрелять, увидев его. Он любил её… Даже хромоногую. Даже еврейку. Даже чуток припизднутую. Но добрую. Наверное за это он её и любил.

«Принеси мне опавших осенних листьев» — просила она. И он принёс ей их. Вместе с немецким «языком», которого взял в плен. А потом расстрелял. Хотя в фильме этого не было. Она сказала ему, что не слышала выстрелов. Мужчины умеют убивать и по-другому...

Он не бросил её. Даже встретив «своих», предлагавших бежать. Прячась в сожжённых домах и грязи. Думая только о ней. Главное было выжить...

«Коля, чудо случилось. У нас будет ребёнок...»

«Тебе надо уходить отсюда!»

Он пытался помочь ей уйти. Но её убили, забив прикладом. В живот. По ребёнку, так и не увидевшему жестокости того времени. Но ощутившему  её на себе. Перед смертью… И за смерть любимой и детей просто необходимо мстить.

Режиссёр просто гениален, схлестнув в конце отца умершей еврейки и лейтенанта. «Они сказали мне сказать, чтобы вы выходили. Они сожгут вас огнём, а меня расстреляют.»

И вероятно они всё же расстреляли главного героя. Слепого и обросшего… Но после того, как они, все эти немцы, умевшие почитать воинскую честь и доблесть, поаплодировали ему стоя. 

— Назовите своё звание и фамилию.

— Я русский солдат!

Хриплый шёпот именно русского, но не советского человека пробирает до слёз. Хриплый шёпот героя, не побоявшегося смерти во имя жизни другого человека. Русские умирали за евреев...

Май запах не весной. А смертью. Май запах сожалениями о погибших героях, прошедших пол-Европы. И запахом падали, напялившей гвардейскую, именно, блять, гвардейскую, а не георгиевскую, ленту, на жопу и антенны машин во имя того, чтобы нажраться на костях предков.

Сделано с национализмом в сердце от Человека из ниотку