Никогда не читайте этот текст, ибо каждая буква в нём несёт в себе экстремизм, а также призыв к насилию и нацизму. Если ваши деды воевали чуть больше, чем у других, что вызывает у вас чувство отвращения вообще к персоне Адольфа Гитлера, а также ко всему немецкому народу, то вам тем более здесь не понравится. Не стоит даже заходить. Прочтение одного лишнего абзаца — и за вами тоже маячит срок.

Читая Гитлера ещё в первый раз меня подкупило даже не его ораторское мастерство или его превосходство мысли над толпой. Точнее не только. Меня поразило то, как этот человек описывает военные события мировой войны, свидетелем и непосредственным участником которой он был сам.

«Едва  подымешься  с  земли,  должен  начать  борьбу  снова,  а победа  дастся  только  после  очень  тяжкой  борьбы  и  то  лишь  бойцам, обладающим  безумной  смелостью.  Великие  жертвы  приведут  в  лагерь борьбы  новые  великие  резервы.  В  конце  концов  упорство  будет вознаграждено победой.»

Которую он так и не увидел ни в одной из мировых войн. Но ему, как истинному воину всё же было не занимать мужества, чтобы пустить себе пулю в висок.

О первой мировой войне:

«Я  упал  на  колени  и  от  глубины  сердца  благодарил господа бога за то, что он дал мне счастье жить в такое время.Теперь  для  меня,  как  и  для  каждого  немца, началась  самая  великая  и незабвенная  эпоха  земного  существования.  Все  прошлое  отступило  на десятый  план  по  сравнению  с  событиями  этих  небывалых  битв.  Теперь, когда  исполняется  первое  десятилетие  со  дня  этих  великих  событий,  я вспоминаю  эти  дни  с  великой  скорбью,  но  и  с  великой  гордостью.  Я счастлив  и  горд,  что  судьба  была милостива  ко  мне,  что  мне  дано было участвовать в великой героической борьбе моего народа.

Живо  вспоминаю  я,  как  будто  это  было  только  вчера,  как  впервые появляюсь я среди своих дорогих товарищей в военном  обмундировании, затем  как  наш  отряд  марширует  в  первый  раз,  затем  наши  военные упражнения и, наконец, день нашей отправки на фронт.

Как и многих других, меня  в это  время угнетала только одна мучительная мысль:  не  опоздаем  ли  мы?  Эта  мысль  прямо  не  давала  мне  покоя. Упиваясь  каждой  вестью о новой  победе  германского  оружия, я  вместе  с тем  тайно  страдал  от  той  мысли,  как  бы  лично я  не  опоздал  явиться  на фронт.  Ведь  с  каждой  новой  вестью  о  победе  опасность  опоздать становилась более реальной.

Наконец  пришел  желанный  день,  когда  мы  покидали  Мюнхен,  чтобы отправиться туда, куда звал нас долг. В последний раз глядел я на берега Рейна  и  прощался  с  нашей  великой  рекой,  на  защиту  которой  теперь становились  все  сыны  нашего  народа.  Нет,  мы  не  позволим  старинному врагу  осквернить  воды  этой  реки! Утренний  туман  рассеялся,  выглянуло солнышко  и  осветило  окрестности,  и  вот  из  всех  грудей  грянула  великая старая  песня „Вахт ам Рейн“.  Пели  все  до  одного  человека  в  нашем длинном бесконечном поезде. Сердце мое трепетало, как пойманная птица.

Затем  припоминается  влажная  холодная  ночь  во  Фландрии.  Мы  идем молча.  Как  только  начинает  рассветать,  мы  слышим  первое  железное „приветствие“.  Над  нашими  головами  с  треском  разрывается  снаряд; осколки падают совсем близко и взрывают мокрую землю. Не успело еще рассеяться  облако  от  снаряда,  как  из  двухсот  глоток  раздается  первое громкое „ура“, служащее  ответом  первому  вестнику  смерти. Затем  вокруг нас  начинается  непрерывный  треск  и  грохот,  шум  и  вой,  а  мы  все лихорадочно  рвемся  вперед  навстречу  врагу  и  через  короткое  время  мы сходимся на картофельном поле грудь с грудью с противником. Сзади нас издалека раздается песня, затем ее слышно все ближе и ближе. Мелодия перескакивает  от  одной  роты  к  другой.  И  в  минуту,  когда  кажется,  что смерть  совсем  близка  к  нам,  родная  песня  доходит  и  до  нас,  мы  тоже включаемся и громко, победно несется: „Дейчланд, Дейчланд убер алес“.

Через четыре дня мы вернулись в исходное положение. Теперь даже наша походка стала иной, 16-летние мальчики превратились во взрослых людей. Добровольцы  нашего  полка,  быть  может,  еще  не  научились  как  следует сражаться, но умирать они уже умели, как настоящие старые солдаты. Таково было начало.

Далее потянулись месяц за месяцем и год за годом. Ужасы повседневных битв  вытеснили  романтику  первых  дней.  Первые  восторги  постепенно остыли.  Радостный подъем  сменился  чувством  страха смерти.  Наступила пора,  когда  каждому  приходилось  колебаться  между велениями  долга  и инстинктом самосохранения. Через эти настроения пришлось пройти и мне.

Всегда,  когда  смерть  бродила  очень  близко,  во  мне  начинало  что-то протестовать. Это „что-то“  пыталось внушить слабому телу, будто „разум“ требует  бросить  борьбу.  На  деле  же  это  был  не  разум,  а,  увы, это была только — трусость. Она-то под разными предлогами и смущала каждого из нас.  Иногда колебания  были чрезвычайно мучительны,  и только с трудом побеждали  последние  остатки  совести.  Чем  громче  становился  голос, звавший к осторожности, чем соблазнительнее нашептывал он в уши мысли об отдыхе и покое, тем решительнее приходилось бороться с самим собою, пока наконец голос долга брал верх. Зимою 1915/16 г. мне лично удалось окончательно  победить в себе  эти  настроения.  Воля победила. В первые дни я шел в атаку в восторженном настроении, с шутками и смехом. Теперь же  я  шел  в  бой  со  спокойной  решимостью.  Но  именно  это  последнее настроение только и могло быть прочным. Теперь я в состоянии был идти навстречу самым суровым испытаниям судьбы, не боясь за то, что голова или нервы откажутся служить.

Молодой доброволец превратился в старого закаленного солдата.

Пройдут  века  и  тысячелетия  и  человечество,  вспоминая  величайшие образцы героизма, все  еще  не сможет  пройти мимо героизма германских армий в мировой войне. Чем дальше отходят в прошлое эти времена, тем ярче  сияют  нам  образы  наших  бессмертных  воинов,  являя  образцы бесстрашия.  Покуда на земле нашей будут  жить  немцы,  они  с  гордостью будут вспоминать, что эти бойцы были сынами нашего народа.

...

В конце сентября 1916 года моя дивизия приняла участие в боях на Сомме. Это был для нас первый из целой серии будущих боев, где главную роль играла техника. Впечатление  с  трудом поддается описанию -  не война,  а настоящий ад!

Под  истребительным  огнем  неприятеля,  продолжавшимся  непрерывно  в течение многих  недель, немецкий  фронт удержался. Иногда мы чуть-чуть отступали, затем выправляли положение, но никогда не сдавали ни одного вершка земли без боя.

7  октября 1916  г. я был ранен. Я счастливо добрался до перевязочного пункта и с первым транспортом меня отправили вглубь страны.

Прошло  два  года,  как  я  не  видел  родины, -  срок  при  таких  условиях бесконечно большой. Я с трудом мог представить себе, как выглядит немец, не одетый в военную форму. Когда я попал в первый лазарет в Гермиссе, я вздрогнул  от  испуга,  когда  внезапно  услышал  голос  женщины,  сестры милосердия, заговорившей с близлежащим товарищем.

Впервые услышал  я после двух лет женский голос. Чем ближе поезд наш подъезжал к границе, тем неспокойнее становилось наше состояние.

Мы  проезжали  через  все  те  города,  через  которые  проходили  два  года назад  еще совсем  необстрелянными  солдатами:  Брюссель,  Льеж  и  т.д. Наконец показался первый немецкий дом на холме. Сколь прекрасной нам показалась эта постройка.

Дорогое отечество! Наконец!

Когда в октябре 1914 года мы впервые переезжали границу, мы все сгорали от нетерпения  и энтузиазма. Теперь  мы  ехали  молча  и  были  погружены  в печаль. Каждый  из  нас  испытывал  чувство  счастья  по  поводу того,  что судьба  дала  ему  еще  раз  взглянуть  своими собственными  глазами  на родину, за которую он отдавал свою жизнь. Все мы были так тронуты, что почти стыдились смотреть друг другу в глаза.

Меня положили в госпиталь в Беелице близ Берлина. Это почти совпало с двухлетием моего отправления на фронт.

Какая перемена! Из непролазной грязи на фронтах Соммы прямо в белую постель в этом чудном здании. Вначале как-то даже не решаешься лечь в такую  постель. Лишь постепенно начинаешь  привыкать к этому новому миру.

К  сожалению,  окружающий  меня  теперь  мир  оказался  новым  и  в  других отношениях. Здесь уже не пахло тем духом, который господствовал еще  у нас на фронте. Здесь я впервые услышал то, что на фронте нам было совершенно неизвестно: похвальбу своей собственной трусостью!

...

Я  имел  счастье  принять  лично  участие  не  только  в  первых  двух  наших наступлениях, но и в последнем наступлении немецких войск.

Это были самые сильные впечатления в течение всей моей жизни. Самые сильные потому, что как и в 1914 г.наши операции в 1918 г. потеряли свой оборонительный характер  и приняли характер  наступательный. Через все наши  окопы, через все наши войска прошел вздох облегчения.  Теперь наконец после трех тяжелых лет выжидания на чужой земле в ужасающей обстановке, напоминающей  ад,  мы  переходим  в  наступление  и  бьет  час расплаты. Возликовали вновь наши  победоносные  батальоны.

Последние бессмертные  лавры  вокруг  наших  обвеянных  победами  знамен!  Еще  раз раздались прекрасные патриотические песни нашей родины. Подхваченные бесконечным потоком немецких солдат эти чудесные песни неслись к небу.

В последний раз творец небесный посылал свою милостивую улыбку своим неблагодарным детям.

В  конце сентября  моя  дивизия  в  третий раз  стояла  у  тех самых позиций, которые  мы  штурмовали  в  самом  начале  войны,  еще  будучи  совсем необстрелянным полком добровольцев. Какое тяжелое воспоминание.

В октябре и ноябре 1914 года мы получили здесь первое боевое крещение. С горячей любовью в сердцах, с песнями на устах шел наш необстрелянный полк  в первый  бой, как на танец  Драгоценнейшая  кровь лилась рекой,  а зато все мы были тогда совершенно уверены, что мы отдаем нашу жизнь за дело свободы и независимости родины.

В июле 1917 г. мы второй раз прошли по этой ставшей для нас священной земле. Ведь в каждом из нас жила еще священная память о лучших наших друзьях и товарищах, павших здесь еще совсем молодыми и шедших в бой за дорогую родину с улыбкой на устах.

Глубоко  взволнованные  стояли мы, «старики»,  теперь  у  братской  могилы, где все мы когда-то клялись «остаться верными долгу и отечеству до самой смерти». Три года назад наш полк наступая, штурмовал эти позиции. Теперь нам приходилось защищать их, отступая.

Целых  три  недели  вели  англичане  артиллерийскую  подготовку  к  своему наступлению во Фландрии. Перед нами как будто ожили образы погибших наших товарищей. Полк наш жил в ужасной обстановке. В грязных окопах, зачастую  под  открытым  небом  мы  прятались  в воронки,  вырытые снарядами, в простых  лощинках, ничем  не  прикрытых  от  врага,  и  тем  не менее мы не уступали ни пяди, хотя ряды наши все таяли и таяли. 31 июля 1917 года наконец началось английское наступление.

В первые дни августа нас сменила другая часть. От нашего  полка  осталось  только несколько  рот.  Медленно  брели  мы  по грязной  дороге  в  тыл, больше похожие  на  привидения, чем  на  людей. В результате своего наступления англичане отвоевали только несколько сот метров  земли, сплошь изрытой гранатами. Ничего больше.  И  за  это англичане заплатили дорогой ценой.

Теперь,  осенью 1918  г.,  мы  вновь  уже  в  третий  раз  стояли  на  той  же территории,  которую некогда взяли штурмом. Маленькое  местечко Камин, где  мы  когда-то  отдыхали  от  боев,  теперь  стало  ареной  самых ожесточенных битв. Мы дрались на той же  территории, но сами то мы за это время стали совсем  другими людьми. 

В ночь с 13 на 14 октября англичане начали обстреливать южный участок ипрского  фронта  газовыми  снарядами.  Они пустили в ход газы «желтый крест», действия которых мы  еще  ни  разу  до  сих  пор  не  испытывали  на своей  шкуре.  Еще  той  же  ночью  мне  пришлось  отведать  этих  газов.

Вечером 13  октября  мы  находились  на  холме  к  югу  от  Вервика  и  там  в течение  нескольких  часов  подверглись  непрерывному  обстрелу  газовыми снарядами. С небольшими  перерывами обстрел продолжался всю ночь.

Около  полуночи  часть  товарищей  выбыла  из  строя,  некоторые  из  них — навсегда.  Под  утро  я  тоже  стал  чувствовать  сильную  боль, увеличивающуюся  с  каждой  минутой.  Около 7  часов  утра,  спотыкаясь и падая, я кое-как брел на пункт. Глаза мои горели от боли. Уходя, я не забыл отметиться у начальства — в последний раз во время этой войны.

Спустя несколько часов глаза мои превратились в горящие угли. Затем я перестал видеть.

Меня  отправили  в госпиталь  в  местечко  Пазевальк (Померания).  Здесь пришлось мне пережить революцию!.."

«Только борьба за сохранение вида, за сохранение очага и родины, за сохранение своего государства -  только такая  борьба  во  все  времена давала людям силу идти прямо на штыки неприятеля.»

И после всего этого прочитанного мною, кто-то вновь будет утверждать мне, что Гитлер был вторичен? Это описание его своей жизни, пропитанной кровью и болью за свои Отечество и нацию. Это его борьба.

Продолжение обязательно последует, если страницу разместившую данный текст не закроют за экстремизм. Братьям от Человека из Ниоткуда.